Предложение следопытов о нанесении фейрам удара на их территории не нравилось командующему с чисто военной точки зрения. Переправиться через Теплую и всей силой вверенных ему войск обрушиться на разрозненные, далеко отстоящие друг от друга в густых лесах, фейрские деревни было задачей рискованной. Часть фейров могла столь же свободно пересечь реку в другом месте и опустошить поселки колонистов, отрезав армии путь к отступлению. Чтобы такого не случилось, войска нужно было разделить на партии и отправить с хорошими проводниками к стоянкам разных фейрских кланов. Только это позволяло ударить сразу во многих местах. Беда в том, что следопыты, как бы смелы и опытны ни были, знали лишь левый берег Теплой. Мало кто отваживался проникать даже в недавно захваченные фейрами земли по правую сторону теперешней границы. До Грязной же реки не доходил почти ни один.

— Я повторяю, что изучил там каждый куст и сумею провести вас к месту сбора воинов всех кланов, — высокий сухопарый человек с резкими чертами лица смотрел на Горм едва ли не с укоризной.

Этот не весть откуда взявшийся следопыт положительно раздражал командующего. Он был одет в истрепанные лохмотья, весь провшивел и заскоруз в грязи, но разговаривал с одним из самых известных королевских полководцев едва ли не на равных.

— Я понимаю ваши сомнения, — продолжал наглец. — Но вы привыкли воевать с другим противником. Этих же татуированных чертей не возьмешь старыми приемами боя. Все равно что рубиться на мечах с тенью в глухом лесу.

Следопыты одобрительно загудели.

— Поэтому было бы лучше, — продолжал оборванец, — если б вы послушались тех, кто всю жизнь провел в стычках с фейрами…

— Полагаю, я сам разберусь, что лучше, что хуже, — вспылил Горм. Последних слов незнакомца он выдержать уже не смог. — Черт возьми, да кто он такой? И кто его сюда привел? — командующий бешеным взглядом обвел всех собравшихся, но ни один не подал голоса.

— Я пришел сам, — отозвался оборванец. — Фейры называли меня Керр, на их языке это значит «живучий». Предпочитаю, чтобы сейчас ко мне так и обращались.

— Что значит сейчас? — буркнул Горм. — Свое-то собственное имя у тебя есть? Или в этих гиблых местах люди уже не помнят настоящих арелатских имен? — рыцарь буквально кипел, едва сдерживая ярость.

— Зачем так обижать нас? — столь же спокойно, как и прежде, ответил следопыт. — Конечно, здесь не столица, мой господин, но и здесь живут люди… — Он усмехнулся. — Когда-то у меня было вполне достойное имя, но я не могу носить его, пока не смою фейрской кровью все оскорбления, нанесенные мне в плену. Иначе они тяжелым грузом лягут на весь мой род и запятнают честь моих предков…

— Какая честь? Каких предков? — взвыл Горм. Эти дикари так распустились здесь на окраинах от свободной жизни, что равняют себя с благородными людьми! — Какой род, собака?

— Не такой уж плохой, мой господин, — все с той же ледяной иронией в голосе продолжал следопыт. — Если вам это что-нибудь говорит, то меня звали Лаэрт Эссалийский, но здесь больше привыкли называть Лаэртом из Форт-Норта. Я был комендантом этой крепости, пока ее шесть лет назад не уничтожили фейры. Я сражался до последнего, но, к несчастью, потерял сознание от ран. В себя пришел только на жертвенном костре, который дикари складывали из тел наших погибших воинов. Лучше было не приходить.

В зале воцарилась гробовая тишина. Лаэрт, комендант Форт-Норта был в свое время человеком известным. Его гибель на окровавленных руинах крепости давно стала легендой. Говорили также, что он раз сто посылал к арелатскому двору донесения о готовящемся нападении фейров и просил подкрепления. Старожилы были глубоко убеждены, что, если б шесть лет назад в столице прислушались к словам простого гарнизонного офицера, земли между Теплой и Грязной не оказались бы потеряны для Арелата. Сейчас все с изумлением смотрели на худого изможденного оборванца и откровенно не знали, как реагировать на его заявление.

— Почему я должен верить твоим словам? — наконец произнес потрясенный Горм. Сеньоры Эссалии были действительно старым и доблестным родом. К тому же, каким бы грязным и диким на вид ни показался этот злополучный следопыт, его речь и манера держаться выдавали человека не простого происхождения. Но о смерти Лаэрта знали слишком хорошо… — Комендант погиб, и это видели многие, — заявил командующий. — Теперь ты являешься, говоришь, что бежал из плена, что фейры готовятся к новому нападению, что по ту сторону реки они уже собрали много сил и соберут еще больше, если мы не поторопимся. А вдруг это ловушка и они подослали тебя, чтобы заманить нас в непроходимые дебри за Теплой и там уничтожить из засады?

Несмотря на всю грязь, было заметно, как следопыт побледнел от гнева. После всего пережитого ему даже не приходило в голову, что его могут посчитать фейрским лазутчиком.

— Вы в своем уме? — растерянно возразил он. — Ни один арелатец по эту сторону реки не станет служить фейрам за все сокровища мира. Да у них и нет ничего, что могло бы купить даже самого жадного подлеца. — Керр осекся, потому что понимал всю нелепость своих возражений. Человека можно запугать, взять семью в заложники, заколдовать, наконец. Фейрские колдуны славились своим умением подчинять волю людей. Разве он сам не становился свидетелем таких случаев в годы своей службы? — Не верить мне — ваше право, — тихо, но твердо сказал следопыт, — однажды мне уже не поверили.

— Я пару раз видел коменданта Лаэрта, — с места поднялся пожилой проводник и с достоинством поклонился Горму. — Хоть и давно это было, но думаю, что я смог бы его узнать. А ну-ка подойди сюда, парень! — без всякого почтения окликнул он Керра. — Тот-то видный такой был и в доспехах, а ты вон какой грязный.

Иногда человеческая тупость просто поражала Лаэрта. Когда он был еще молодым офицером, то поначалу вообще не мог разговаривать с местными жителями. Потом научился сообщать им свои мысли простыми рублеными предложениями. Правда, после шести лет в плену колонисты стали казаться ему едва ли не ангелами по сравнению с татуированными дикарями, которые могли часами прижигать пленному тело вынутыми из костра углями просто ради развлечения. Но сейчас Лаэрт вспомнил свои старые чувства по отношению к колонистам. Он слыл добрым комендантом и хорошим человеком именно потому, что никогда не обнаруживал досады или раздражения против таких вот по-крестьянски основательных старожилов, ворочавших в голове мозгами, как мельничными жерновами.

Лаэрт подошел к старику и с высоты своего роста воззрился на коренастого проводника.

— Не-е, — наконец произнес дед, вдоволь напялившись в лицо оборванца. — Тот помоложе был и покрасивее.

— Ну, дурак! — вырвалось у Горма, который, несмотря на все свое раздражение против Керра, не был готов положиться на вековую мудрость колониста. — Твое дело сказать: тот это человек или другой. Я догадываюсь, что после плена у фейров мало кто молодеет и хорошеет.

— Да, говорю, у того доспехи были, — вспылил старик. — Он вроде вашей милости был одет, только поскромнее, без золота на оружии, и чистый такой же. А этот точно навоз из-под фейрских овец выгребал!

«Было дело», — хмыкнул следопыт.

— Боже! — простонал командующий. — Я могу приказать любому воину одолжить ему доспехи, если это поможет тебе вспомнить коменданта.

— И еще тот стриженый был, а этот вон как зарос, — ехидно вставил дед.

Горм Кольцо безнадежно махнул рукой.

— Может быть, еще кто-нибудь когда-нибудь видел коменданта Лаэрта? — он с тоской оглядел зал.

Следопыты переминались с ноги на ногу. Что они могли сказать? Ведь никого из гарнизона Форт-Норта не осталось в живых.

— Ну?

Низкая боковая дверь в зал отворилась от сильного пинка сапогом.

— Я хорошо знал Лаэрта, — раздался с порога резкий властный голос. — И могу подтвердить, что этот человек действительно он.

Все обернулись.

— Здравствуй, старина! — через полутемный зал прошагал рослый черноволосый гигант в дорожном плаще, накинутом прямо на доспехи. — Рад, что ты остался жив.